Автор - Jeffrey BrownДжеффри Браун - чикагский автор инди-комиксов, специализирующийся на автобиографических произведениях, личных переживаниях и интимных моментах. Основного комического эффекта его творчество достигает за счёт практически постоянно поддерживаемой в изображаемых сценах атмосферы болезненной неловкости и надрывного дискомфорта. Clumsy - первый автобиогорафический (и первый вообще) комикс Брауна сперва был издан автором за собственные деньги, а потом уже переиздан Top Shelf Productions.
ПродолжениеСюжет:
Однажды Джефф встретил Терезу. Джефф и Тереза были вместе. Джефф и Тереза расстались. Джефф и Тереза ели, гуляли, спали, плавали, занимались сексом. Джефф и Тереза жили в разных городах. Джефф и Тереза.
Мнение:
Что для вас в комиксе важнее – рисунок или история?
Это неправильный вопрос. Это несправедливый вопрос. Это вопрос, который игнорирует саму суть комикса как художественной формы.
Но всё-таки? При отсутствии альтернатив, что вы предпочтёте: красивую, технически совершенную пустышку или ужасно нарисованную великолепную историю? И забудем пока о том, что, говоря о комиксах, давать рисунку отдельную, не связанную с тем, как именно он «работает» с историей и на неё, в общем-то невозможно.
К чему это? А вот к чему, если вы ещё не догадались: откровенно говоря, опуская эвфемизмы вроде виденного мною «элегантно неловко», нарисован Clumsy просто ужасно. Ужасно, отвратительно. Чудовищно. Даже более убого, чем один из моих самых любимых вебкомиксов. Вопрос в том, насколько это важно.
А это действительно вопрос. Дело в том, что говоря о Джеффе Брауне и влиянии, оказанном на его творчество другими комикс-авторами, невозможно обойти вниманием автора «Американского эльфа» Джеймса Кочалку, коллегу и друга Брауна, которого Браун поблагодарил на страницах Clumsy, который назвал Clumsy своим «самым любимым комиксом», с которым Браун «спорил» в Conversation #2.
Того, который сказал, что «мастерство – враг».
Кочалка, если свести его точку зрения (пара цитат)к паре предложений, считает, что техническое мастерство художника в лучшем случае вторично по сравнению с «огнём, горящим внутри». Нарабатывать навыки скучно, бесполезно и в итоге приводит к скучной мёртвой иллюстративности, суть искусства же в самовыражении, выплёскивании себя в той форме, в которой художник это сделать способен. Вот это вот знаменитое воодушевляющее «Не думай о том, можешь ты или нет – просто ТВОРИ!». Не то чтобы я совсем не видела смысла в этих словах смысла, но от них (если презюмировать их искренность и не отмахиваться от них как от самооправдательного манифеста ленивцев) за версту несёт непониманием сути искусства. А она в том, что содержания без формы не существует. Кочалка чем-то похож на писателя, возмущающегося сковывающими его самовыражение правилами языка, и в упор не понимающего простейшей вещи – правила не возникли из ниоткуда, их существование - не пустая прихоть, они про то как, говоря что-то, сказать именно это. Грамматика, синтаксис и пунктуация – не враги, а способ передачи смысла (их можно очень эффективно использовать именно идя против правил, но для таких вещей уровень мастерства должен быть очень высок, на несколько километров выше чем у того, кто ноет про «скованность» правилами). С искусством так всегда и везде – то, как ты говоришь что-то важно потому, что от этого зависит то, как тебя услышат «на другом конце». Форма – это твой инструмент, твой язык, ты можешь быть в нём мастером, а можешь и не быть, вопрос в том, поймут ли тебя так хорошо, как ты хотел бы. И это если не трогать вопрос чистой эстетики, который прекрасно смыкается с вопросом о том, насколько тебя вообще захотят слушать (кстати о Clumsy и вопросе, заданном мной в самом начале!), и вопрос об основанной на естественном уважении к затраченным усилиям и произведённой работе сравнительной оценке произведений искусства, выполненных с разной степенью именно технического мастерства.
В посвящённом Habibi круглом столе на The Comics Journal Чарльз Хэтфилд метко назвал точку зрения Кочалки «обратным снобизмом фаната панка», сказав, что подобное мышление приводит к подозрительному отношению к мастерству и фетишизации презюмируемой в технической неумелости искренности.
Так вот, отвлекаясь от, если можно использовать настолько громкие слова, идеологической подоплёки творчества Брауна и возвращаясь к непосредственно Clumsy, можно сказать следующее: человек, которому принципиально важно, чтобы читаемые им комиксы были приятны глазу, эту вещь закроет, едва открыв. Вот поэтому:
С другой стороны, автора-как-художника можно похвалить как минимум за то, что нам понятно, что именно происходит на страницах комикса… в большинстве случаев.
Дело, однако, как, думаю, можно догадаться после всего сказанного, главный в Clumsy отнюдь не рисунок. Считаю ли я, что, умей автор рисовать получше, это пошло бы комиксу на пользу? Да. Да, я в этом абсолютно уверена. Думаю ли я, что даже в таком исполнении Clumsy представляет некоторые интерес с ценностью и стоит того, чтобы его прочитать? Снова да.
Это комикс не о любви. Это комикс даже не об отношениях. Он не хочет, чтобы мы сделали какие-то выводы, от нас он хочет только чувств.
О том, что Джефф и Тереза расстанутся, что «у них ничего не получится» мы узнаём в самом начале из посвящения Брауном комикса «всем, кто любил и потерял», и чуть позже, но всё равно практически в начале Тереза по телефону прощается с Джеффом. Конкретную последовательность показываемых событий нам раскрывают в самом конце. Между началом первого из них и концом последнего – фрагменты, куски, события, сцены, разговоры, взятые из разных точек оговоренного отрезка.
Обращение Брауна со временем чем-то напоминает о «500 днях лета», но если в фильме авторы выстраивали хронологическую структуру нарратива для того, чтобы рассказать определённую историю, нарисовать чёткую картину и донести чёткий посыл, тут ни о чём таком и речи нет. Хронологическая структура Clumsy одновременно сложнее – нам, напоминаю, вплоть до самого конца не раскрывают, в какой именно точке отношений происходит та или иная из показываемых сцен, а догадаться о существующих связях получается весьма условно – и проще: её суть в том, что структуры в общем-то и нет.
События связаны между собой не идеей и не демонстрируемым аргументом, а скорее эмоцией. Они как цепочка ассоциаций-воспоминаний, каждое из которых выхватывает собой следующее, вытаскиваемыми на поверхность деталями неся по волне колеблющегося настроения. Ничего если я положу руку сюда – ты уверен, что это любовь, а не одержимость? - я надел плавки задом наперёд – красивая раковина – нарисуй меня голой – почему она не звонит - ты любишь меня? – давай в последний раз по-быстрому – может быть мы слишком разные – я буду держать тебя тут всегда, и ты не сможешь сбежать, я слишком сильная! – брр, вода холоднющая – мой отец пилот – Джефф, это Тереза – я бы сказал: да, солнышко, всё, что ты хочешь – это был самый луший массаж спины на свете – эй, я принесла фонарик – ладно, хватит – прости, что я такой странный – ты надела свою майку с тигром! - …
Болезненная искренность (часто ли в таких подробностях говорят не то что сексе - о контрацепции?), экзистенциальная потерянность, трогательная неловкость, прочувственная бессмысленность происходящего, нескладывающийся пазл, песня, мелодию которой ты забыл, а слов никогда и не знал. Просто вот так вот вышло. От сердца – бумаге, без остановок. И нет, я всё ещё не верю, что этот путь никак нельзя было бы проделать с лучшим рисунком.
Этот комикс мог бы быть лучше. Но то что есть и так прекрасно. Для тех, кто хочет подёргать струны сердца без излишней розовой слюнявости – самое то..Скачать